class="p1">В это момент сзади окно со звоном разлетелось на осколки и через него внутрь запрыгнули полицейские, которые выбили нож из её рук и вмиг скрутили Лиле руки за спиной. Щёлкнули наручники. Всё закончилось.

Когда Лилю проводили мимо него, он виновато произнёс, чтобы успокоить её:

— Я заберу Андрюшу. Я позабочусь о нём. У него будет всё самое лучшее. Будь спокойна за него.

— Ты уже побеспокоился обо мне. И о нём — оставил его без матери, — с презрением ответила она. Конвоир толкнул её в спину, чтобы она шла дальше, чтоб не плюнула в лицо изменщику.

— Теперь будешь спать спокойно после такого предательства? — удаляясь, выкрикнула она. — Черти сниться не будут?

Её увели. Он облегчённо выдохнул. Потом взял сына на руки и пошёл с ним в экипаж — пора познакомить своих родителей с внуком.

Камера была маленькой и тёмной. Лиля нервно мерила её шагами, не в силах успокоиться. Надо было кормить малыша, грудь набухла, а он, наверное, сейчас плачет голодный… Но никому не было дела до неё и её ребёнка. Где её сын? Святослав обещал позаботиться о нём. Приняла ли его семья маленького Андрюшу? Не обижают ли его там?

Словно раненая львица она металась по тесной полутёмной камере. От стены к стене, от стены к стене… Хотелось биться об эти стены головой, всем телом…

Но равнодушные и холодные каменные стены ничего не хотели знать о её боли, об отнятом у неё маленьком мальчике, который находится где-то далеко среди чужих людей, плачет от голода и зовёт свою маму…

Викентий Павлович Иванов был доволен проведённой работой. Преступница, которую так долго выслеживали, за которой безуспешно охотились, теперь арестована. И она в надёжном месте, откуда убежать ей не удастся.

За время отсутствия в Петербурге он очень соскучился по утренним булочкам вдовы Старостиной. Ему хотелось вновь просыпаться по утрам, когда за окном ещё темно, и наслаждаться сдобными ароматными булочками с маслом и вареньем. А не сдала ли вдова за прошедшее время эти комнаты другому жильцу? Тревожные мысли одолевали Викентия Павловича.

Возвращаясь в Петербург, он предвкушал, что будет сам проводить дознание. Он очень давно хотел увидеть неуловимую самозванку, хотел сам расследовать это дело государственной важности. Но когда ему предложили самому вести следствие, он вдруг отказался.

— Устал я от этого дела, — сказал он, — так много времени, сил положил на поимку этой аферистки, что уже и имя её слышать не могу. Я вам её поймал, можно сказать, на блюдечке преподнёс, а вы уж тут сами с ней разбирайтесь.

И живо направился туда, где по утрам давали сдобные булочки. Он уже знал, что надо сделать, чтобы всегда получать в этом доме свои булочки. Он сделает предложения вдове Старостиной.

Она сидела в углу холодной камеры, обхватив колени руками и положив на них голову. Ей казалось, что за ней наблюдают, поэтому она не хотела никому показывать своё отчаяние и больше не металась по камере. Она просто тихо сидела в своём углу, понимая, что выйти отсюда ей никогда не удастся. А это значит, что своего сыночка ей не суждено увидеть. Как её малыш? Где он? Кто с ним рядом? Здоров ли, накормлен? Не обижают ли его?

Следователь Кондратьев на допросе сказал ей, что она сама сделала выбор в судьбе своего ребёнка. Лиля ничего не ответила на это. Она вела себя так, как подобает вести себя человеку, в жилах которого течёт та самая кровь — негоже ей откликаться на обращения к ней каких-то простых смертных. Она обычно безмолвно сидела на допросах, глядя в окно куда-то далеко. Наручники с неё не снимали, помня, что это особо опасная преступница. За упущение её голову снимут, а уж какая она дерзкая, ловкая и увёртливая, знали все в этом каземате, оттого рисковать своими погонами охотников не было. Она молча выслушивала, а, скорее, пропускала мимо ушей то, что говорили ей дознаватели, на вопросы не отвечала, потом с достоинством поднималась и отправлялась в свою камеру. Лиле дорого доставалось это деланное равнодушие, потому что хотя бы за одно словечко об Андрюше она рассказала бы им всю свою биографию, а также всё, что хотели бы знать её тюремщики. Но спросить самой ей не позволяла гордость, а они молчали о нём. Таково было условие для арестованной — сына она потеряла навсегда.

Лиля часами и днями напролёт находилась в обществе лишь самой себя, а это позволяло ей копаться в пережитом, искать ошибки, анализировать, что было сделано неверно, где совершена ошибка, которая привела её сюда. Лишь теперь она отчётливо поняла, сколько раз её предавали. Те, кому она делала добро, отвечали злом. Наташа, Святослав… Лишь один её добрый дворецкий всегда был рядом, подставлял своё плечо и никогда не предавал её. Кстати, где он? Сидит где-то в соседней камере? Или ему удалось уйти от преследователей? Как ей не хватает сейчас именно его, дворецкого, который всегда был рядом, мог поддержать, подбодрить. Наверняка его здесь, в этих стенах, нет, иначе им бы устроили очную ставку.

— Королевич, посетитель! — железные запоры отворились и дверь распахнулась, внося в полумрак одиночной камеры лучи света. За ней пришли, чтобы препроводить её в комнату для свиданий. Кто бы это мог быть? Дворецкий? Нет, ему точно нельзя сюда соваться. Кто же ещё мог её навестить здесь, в Петропавловской крепости?

— Чего задумалась? Вставай давай, неча людей задерживать, чай, заждались уже.

Лиля поднялась из своего угла, чувствуя, как плохо слушаются затёкшие ноги. Она, заложив руки за спину, пошла вслед за тюремщиком, не понимая, кто её ждёт.

Когда она вошла в маленькую комнатку для свиданий, то обомлела. Перед ней сидел Святослав. Ей хотелось накинуться на него и задушить за предательство. А ещё ей хотелось кинуться ему на шею и расспрашивать о ребёнке, а потом просить и даже умолять, чтоб он хорошо заботился о нём, не давал никому в обиду, побеспокоился о его будущем…

Вместо этого Лиля молча стояла у двери, не желая проходить внутрь комнаты для свиданий.

— Давай, давай, проходи, — подтолкнули её сзади в спину.

— Я не желаю говорить с этим господином, — бесцветным равнодушным голосом сказала она. — Отведите меня назад в камеру.

— Подожди, Лиля, — Святослав подскочил со своего места и приблизился к ней, но бдительные стражи оградили их от близкого контакта. — Пожалуйста, выслушай меня, не уходи. Если не хочешь меня видеть, я больше не приду, но сегодня послушай меня.

Лиля, демонстрируя явную неохоту